Part ONE
1.1 Реальные имя и фамилия:
Александра Фрис
1.2 Имя и фамилия в Городе – Ловушке:
Игнис Мейен
2. Возраст:
Выглядит на 20 с лишним
3. История:
Мраморные доги на цепях, витые ручки тяжелых входных дверей, что стоят не меньше годовой зарплаты какого-нибудь иссушенного временем и дешевым алкоголем работяги на мебельной фабрике, аллея кипарисов и гектары виноградников под ласковым солнцем лазурного берега Франции – их, наверное, должно было все порядком заебать, чтобы в один миг спустить огромное состояние на ветер и стать такими же работягами, как те, что отливали из чугуна ворота огромной виллы. Кого их? Парочку чертовых немцев, что решили перебраться к теплу и морю и неплохо здесь разжились. Эти двое наслаждались жизнью, а заодно зачем-то успели завести двух детей – ее и брата, что родился парочкой лет раньше. Начало двадцатого века – славное время, но они как-то не вовремя. И пожалуй, родители специально ждали, когда дети подрастут и привыкнут к роскоши вокруг, белому мрамору ступенек и фарфоровым сервизам для завтраков. Когда ей исполнилось пятнадцать, это все исчезло за считанные часы. Рабочие выносили в коробках из дома то, что еще принадлежало им, красивые платья, дорогие костюмы, книги, но и этого не стало, когда нужно было как-то перебраться в более дешевый район и найти крышу над головой. А дети, два лишних рта, были снабжены парой монет и благословением на лучшую жизнь.
Семья, наверное, иногда все портит.
Они шли по вытоптанной среди желтеющей сухой травы пыльной тропе к железной дороге, оттуда по рельсам до станции, дальше третьим классом до Парижа с такими же побитыми нищетой бродягами с ненавистью к жизни в глазах и с целым состоянием в пачку самых дешевых сигарет и сменному комплекту одежды. Сидя на грязном полу в духоте и жаре, они смотрели на свои белоснежно-шелковые пальцы и просто молчали.
Запах гари спички, она прикуривает, стоя на задворках небольшого кафе, где каждый день собираются бедные художники, писатели и музыканты в поисках доступной выпивки и радующих глаз официанток. Она – одна из них, и белый накрахмаленный передник чудно оттеняет болезненно-серую сухую кожу, обтягивающую тонкие кости. В ней едва теплится жизнь, и костлявые пальцы дрожат день и ночь. Брат развлекает достопочтенную публику игрой на стоящем в углу пианино, в ее же обязанности входит улыбаться и ловко шнырять меж столиками четырнадцать часов в день. Как всегда на грани потери сознания, губы щиплет дешевая красная помада, придающая хоть какую-то жизнь лицу. Светло-русые волосы собраны в тугой хвост, отлично подчеркивая впалые щеки и синяки под глазами. Жаль до героинового бума еще лет семьдесят. Где-то из кухни доносится недовольный рык хозяина, а секундой позже сальная рука хватает за костлявый локоть и вышвыривает в зал, время разносить портвейн. Отрешенность на грани подавленной ненависти, нежелание смотреть на того мудака, что лапает за бедра, сопровождая это кашей из плохо понятных французских жаргонов, но зато сует мятую бумажку в карман передника. Дрянь, на белом хлопке остается след от жирных пальцев. Она закусывает губу и почти твердым шагом отправляется к следующему столику, не забывая правильно постукивать каблуками и вилять бедрами, ей за это платят. Законная апатия во взгляде, плавные нити смирения спутывают ресницы. За окном давно за полночь. Поворот головы к пианино – братишка давно ушел спать, сегодня сокращенный день.
Домой по грязным улицам, по мосту через чернеющую Сену, под каблуками стучит брусчатка. На другой стороне улицы слышны возгласы в ее адрес, но тут же стихают, когда из темноты раздается кашель, словно предсмертные вдохи, но это всего лишь гнев чернеющих легких. Пьяным танцем до дома, она не пьет. Мимо шлюх, что шипят вдогонку, не признавая потенциальной конкуренции. Достать бы морфий, слечь бы в лазарете. Грязными пальцами по обшарпанной стене дома, подняться бы до каморки под крышей. Во дворах орут кошки, в каком-то окне горит свет и слышны удары тяжелой руки по чьим-то хрустальным костям. Распахнуть дверь – и найти брата в обнимку с последней бутылкой какой-то мутной дряни, на столе – черствую буханку хлеба, под столом – одну из тех шлюх, только с изодранным лицом и сочащейся из шеи вонючей кровью. Братишка встает, шатаясь хлеще маятника в стоящих когда-то в белоснежной гостиной часах, он тянет липкие окровавленные руки к ее тонким плечам и бормочет что-то о раскаянии и уходе в монастырь, через несколько слов обессилено падая к ее ногам. Она стоит, выронив затасканную сумку, по горящим от кислоты помады губам стекают такие же кислые слезы, больше похожие на грязные капли на стеклах. Почему бы не вернуть твердость ногам, когда до окна всего два шага через брата, мертвую блядь и расшатанный стол. Да к чертям же все, от бедра на подоконник.
Холод белого мрамора под ногами, ощущение детства и тепла. По запястьям струится белая дымка. Неприкрытая роскошь в отражениях сотен зеркал вокруг, коридоры и большие круглые комнаты вокруг от пола и до бесконечно высокого потолка покрыты зеркалами. В мыслях пусто, но где-то внутри исключительное наслаждение. В серебре зеркала медленно рисуются мельчайшие крупинки образа. Это создание, сотканное из высшего света, одна из тех, на которых так хотят быть похожи самые дорогие куртизанки из Moulin Rouge, но, даже спустив все заработанное на шелка и кашемир, так и остаются на шаг позади. Точеные скулы обрамляют пламенно-красные пряди, струящиеся алым шелком до самой талии. Тибетские закаты, парижские рассветы, дольки грейпфрута, капли красного вина и гранатовые ленты искрятся в пламени ее волос. Она щурится, скрывая под ресницами идеально-голубые глаза, и самоуверенно с толикой издевки изгибает в ухмылке тонкие бледные губы. На фарфоровой белоснежной кожи ни капли цвета, а осанке – властное спокойствие. Ей лет двадцать, и она прекрасно помнит, что только что шагнула вниз с грязного подоконника под крышей пятиэтажного здания в одном из самых бедных районов Парижа. Еще помнит, что когда-то была любимой дочерью и ходила хвостиком за матерью, копируя ее снисходительные взгляды на прислугу и бесшумную поступь, когда длинный подол платья скрывал обшитые черным бархатом туфли. Не забыто и странное для немки имя, но кажется противным и не своим.
Мягкими подушечками пальцев она касается зеркала, легко его отталкивает. Там, за порогом, цветет весна и стоит сладкий запах цветущей вишни. На зеленой траве лежат пледы и корзинки для пикников, где-то слышится шум трамвая, и в воздухе витает дуновение моря. Там, за цветущими вишнями чьи-то тонкие пальцы играют на фортепьяно, но вокруг ни-ду-ши. Она, быть может, первой ступает на эту траву такого живого и яркого зеленого цвета, может быть, за ней первой исчезает зеркальная дверь позади, и может быть, ее мечты нравятся Целле.
Она здесь с незапамятных времен, она – тень каждой мечты и болезненное напоминание о реальности, курит равнодушно в отделанном орехом кабинете и никогда не смотрит в стакан воды, которую пьет. Потому что там навсегда останется шагающая в парижскую ночь немка, чей накрахмаленный передник навечно испачкан кровью и чьими-то грязными пальцами.
Ее движения – танец, ее голос – грудной и с легкой хрипотцой от вечно холодных напитков и сигарет. Лукаво-ласковые речи, она готова мурлыкать часами за одно лишь «Сладких снов». Ее любит город, а она его, он дарит сказки, она по-кошачьи ему предана. В ее манере общения есть что-то неоправданно властное, почему-то стойко притягивающее падшие души. Может, оттого, что ее философия предусматривает всепрощение любому убийце, любой шлюхе, последней дряни – всем в итоге будет хорошо, и эта леди с радостью об этом расскажет за чашкой кофе в недорогом кафе. С легкой полуулыбкой она попросит забыть, если по злой воле случая вы все еще помните то, что давно прошло, попросит и подарит новые страницы бесконечно прекрасной и беззаботной жизни. Ее единственная и вечна любовь – красота, а все некрасивое воспринимает как личное оскорбление. Плохую музыку в особенности. Ее жизнь не стоит ни цента, но дарит ирреальные наслаждения где-то на грани космоса и ада, в ней столько неясностей. Избегает ярких контрастов, лету предпочитая весну, черному – серое. Дорогой искрящийся на свету спирт, хрусталь в витринах гостиной, исключительно холодные и полупустые комнаты. Она не продается, но отдастся за свежий ирис на подоконнике. Она предпочитает здраво мыслить, но в сумочке всегда имеет лишний пакетик переворачивающей сознание ереси.
Говори сразу на «ты», потом будет поздно, ты же знаешь ее.
4. Способности:
Создание направленных электрических разрядов, манипуляция воздушными потоками
Уникальная – видит любой отрывок реального времени в зеркалах и чистой пресной воде.
5. Положение в обществе:
Ректор университета
6. Стремления персонажа:
Какая разница, к чему стремится. Главное – дойти до конца.
Part TWO:
1. Ключ:
ага, только ссылку на рекламу было бы все таки круто, ящетаю.3
2. Связь (icq, skype, mail agent):
585343445 или где угодно meyen
3. Ссылка на рекламу:
ага
4. Как вы к нам попали:
ага